Сергей Каледин - Тахана мерказит [Главный автовокзал]
Потом шли домой. Петр Иванович варил суп-кондей и учил Машку кухарить: кидал в кипяток все, что было в доме и росло в огороде: вермишель, картошку, капусту, репу; морковь, свеклу, лук, чеснок, зелень, крапиву, лебеду, яблоки ветхие, горсть ягод. Туда же разбивал три яйца. Варился кондей на свиной голяшке, либо на обрывке свиной же кожи, или за основу шла часть свиной башки. Короче говоря, Машка уплетала варево только так. А привезенный припас оставался почти нетронутым. Вечером Машка укладывала спать Полкана, рыжего старого кота, бессменного отца всех Муркиных детей. Петр Иванович смастерил для него тюфячок, одеялко. Машка укладывала старого кота на матрасик, покрывала попонкой и выпрастывала ему лапку поверх одеяла. Полкан вяло выбирал лапку. Машка снова выкладывала лапку поверх. Полкан опять прятал ее. Через некоторое время Машка своего добивалась – обессилевший Полкан засыпал с лапкой поверх одеяла.
Настал черед доставать гостинцы. Петр Иванович выложил на стол буханку бородинского, розоватое сало с прохилками, три банки килек пряного посола. От приятного занятия его отвлек непривычно крупный таракан, который дойдя до края стола, вдруг взял и полетел. Петр Иванович возмущенно проводил его взглядом.
– Это ладно. Насекомых мы ликвидируем, – решил он вслух. – Это я умею.
– А вот она не умеет! – поспешно выпалил Мишка. – Биолог, кандидат наук!.. Мало того, пять лет уборщицей ишачила, когда в отказе сидели! Все без толку!
Алка молчала, устало сгорбившись на табуретке, собираясь с силами.
– Алла, – не удержался Петр Иванович, – ты меня; вини, конечно, но детей твоих, Алла, надо лупить. Посмотри на себя: заморенная, как морская свинка. Куда же это к черту?.. Так ведь можно и ласты склеить непосредственно.
– Как-как? – оттопырил ухо Мишка, выдергивая – за ворота майки ручку. – «Ласты склеить»? – и записал на ладони, потому что Алка успела вовремя вырвать у него журнал мод.
– Помереть, в смысле, – кивнул Петр Иванович, а про себя подумал, что если дело пустить на самотек, то пожрать сегодня не придется.
– Аллочка, давай курячьи ножки в духовке зажарим, Духовка работает? – И, не дожидаясь ответа, вытянул духовки противень. Достал ножки – он их приметил, когда водку клал в холодильник для охлаждения. Отсчитал пять штук по количеству едоков.
– Почему так мало? – озабоченно спросил Пашка, неожиданно появившись на кухне. – Я много буду кушать, тебе разве мама не говорила?
– Не успела, – сказал Петр Иванович, посыпая курей незнакомыми приправами. – Перец где? Пашка отыскал перец.
– Ты, Павел, если в кендюх будешь харч кидать непосредственно, такой пупин отрастет, что башмаки зашнуровать не сможешь.
Но Пашка не отставал.
– Положи мне, Васин, пожалуйста, еще две ноги. Пожалуйста.
Мири оторвалась от комикса.
– Васин, не дай ему, пожалюйста, есть ноги. Он ест все наши шекели.
Петр Иванович удивился, с какой легкостью этот толстый и соплявка эта стали называть его на «ты» и «Васиным». Главное, почему-то не было обидно. Уж больно Пашка вежливо слова проносил. По-иностранному как-то, а у пигалицы вообще смешно получалось.
Петр Иванович положил на противень еще одну ногу.
– Всё. И чтоб без претензиев. У тебя родители не миллионеры. Машину взяли, квартиру купили, а ты еще жрешь, как потерпевший. Ясно?
– Спагеттей побольше, пожалуйста, – твердил свое Пашка. – Если в шкафу не имеется, у нас есть резерв. Мама, где у нас резерв?
– Не трог мать! – Петр Иванович укорненно покачал головой, но полпачки макарон все же дозасунул в кипящую кастрюлю. – Всё.
Но Пашка продолжал нависать над кастрюлей.
– Я смолоду тоже здоров был жрать, – сказал Петр Иванович, помешивая макароны. – В войну пацаном наголодался… У нас в деревне немцы стояли. Охотиться любили. А зайцев несмотря почему-то не ели. Повар у них Макс в нашей бе поселился. Сварит ведро супа перлового и на помойку волочит – солдаты, мол, с зайчатиной жрать отказываются. А мне мигнет. А вместо, чем на землю, мне в кастрюлю перельет. Потом узнали – за Можай Макса загнали.
– Зачем?
– За суп. За то, что меня с матерью тишком подкармливал. Не положено. А вообще у нас немцы были люди, как люди. Матушка моя, если б грамотная была, ушла бы с ними. У нас много с немцами ушло…
– Врешь! – крикнул Пашка.
– Рад бы, Павел, поднаврать малку, только это голая правда.
– Павел, немедленно винись перед Петром Ивановичем – взвгнула Алка.
– Да ладно, Аллочка. Мне бы сказали, я бы тоже не поверил. Было, куда денешься. Люди как люди. А вот ваших они несмотря передушили сто миллионов.
– Десять…
– Какая разница, где десять, там и сто. Вот как это понять, не знаю…
– И, чтобы перебить тему, сказал Пашке: – У тебя вон синячина под глазом. Только тройным одеколоном. Слушай лес, что дубрава говорит…
Петр Иванович вскрыл банку, выложил кильки на тарелку, посыпал лучком.
– Васин, – сказал Павел, озабоченно наблюдавший за действиями гостя.
– Голову у рыбы сними и хвост сними – так кушать нельзя.
– Иди-ка ты, Павел, лучше стол накрой, – отправил его Петр Иванович.
– И туда и сюда – один не управлюсь. Водка, вынутая морозильника, текла медленно и тягуче, как жидкий кисель. Пока выпивали и закусывали, Пашка умял две куриные ноги и сейчас приноравливался к недоеденной отцовой. Наконец, выбрав удачный момент, сдернул с отцовой тарелки недоедок. Мишка в это время отвлекся на телевор, где арабам собирались передавать Голанские высоты. Не отрываясь от экрана, он ткнул вилкой в пустую тарелку, блоруко склонился над ней и заорал:
– Пашка; сволочь, верни отцу мясо!
Петр Иванович уступил хозяину свою неначатую еще ногу.
– Кильку без водки не есть! – скомандовал он, заметив, как Павел, умявший курей, нацелился на кильку. – Не положено.
– Васин, – робко сказала Мири, – а можно мне кильку без водки?
– Возьми, – разрешил Васин. – А тебе, Павел, со всей апломбой заявляю: будешь притеснять сестру, увезу ее к себе на дачу. У меня там кот Полкан, Мурка с выводком. Умная такая кыса эта Мурка: поймает грызуна и несет свою жертву детям, а ведь ничего не кончала. Машка, внучка у меня есть. Скоро внук будет.
– А у тебя дети есть, Васин?
Петр Иванович опешил.
– Если внуки есть, стало быть, и дети есть. Игорь. Врач на «Скорой помощи». Кто заболеет, любого вылечит. И еще у меня сватья, певунья знаменитая. Ох, баба! Красавица!.. Живем все дружно, только по-разному нитку сучим.
– Васин, а тебе сколько лет? – вдруг спросила Мири,
– Мне? Шестьдесят один.
– Ты тоже имеешь красивую жену?
Задумался Петр Иванович.!
– Не очень-то.
– Странно, – задумчиво сказала Мири по-взрослому. – Ты имеешь сексопиль. Ты знаешь, что такое сексопиль?
– Мири! – одернула ее Алка. – Не приставай к человеку. – Она сунула Петру Ивановичу колесико ананаса. Но Петр Иванович ананас отверг.
– От ананаса у меня узда зажевывается. Во рту заеда получаются, кислота теребит… Лучше я покурю, пожалуй. Мири пододвинула к нему пепельницу.
– Рассказывай, пожалюйста.
– Да что рассказывать? Один я остался, как сундук с товаром. Шутка такая. В общем это все ерунда непосредственно. Катер вот у меня сгорел – это жалко…
Поели-попили. Алка, нарушая шабат, ушла в ванную включить стиральную машину. Отключится она сама по себе, все выстирав, отжав и просушив. Так что если навредит шабату, то самую малость.
Петр Иванович сытый, довольный откинулся на спинку дивана. Растегнул рубаху.
– Мири, мне Машка заказала привезти лошадь для Барбия. Кто такой Барбия?
– Это просто, – кивнула Мири, – это мы купим. А что у тебя висит на шее? – Она пересела поближе. – Покажи, пожалюйста.
– Крест православный. Павел, включи!
Пашка, кряхтя, включил вентил Но прохлады он не добавил, только месил жару.
Петр Иванович снял с шеи крест.
– Каждый человек русский должен носить крест. Ты, например, Мири, человек еврейский, тебе крест тоже подходит…
– Ну, не совсем, – улыбнулся Мишка, не отрываясь от Голанских высот.
– А ты чего не разливаешь, Михаил? Ты что, с водкой «на фе»? Смотри, приходить не будет.
– Где ручка, Пашка? – крикнул Мишка. – И бумагу.
– И еще: убить – гасить в шубу, – довольный своей нужностью, сказал Петр Иванович. – Записывай, Павел, подмогни отцу.
– Я не умею писать по-русски, – виновато опустил голову Пашка, протягивая отцу ручку. – И читать по-русски не умею. Не ругай меня, Васин, пожалуйста.
Петр Иванович опешил. Такого он не ожидал.
– Не понял. Раз просишь, ругать не буду. Но все равно – не понял. А эта, мелкая? – он кивнул на Мири.
– Я тоже не умею, – радостно отозвалась девочка, вылывая остатки мороженого коробки. – И читать, и писать. Мишка разлил водку.
– Не впрягайтесь, Петр Иванович, – он чокнулся с гостем. – Мы с Алкой ничего не можем поделать. Не хотят, сволочи. Может, убить?
